– Хватит темнить. Скажи, что со мной сделают.

– Я тебе уже говорил, – усмехнулся Баширов, – если хочешь, могу повторить. Но больше повторять не буду. У тебя есть два выхода. Один – работать на меня, и пока ты работаешь, ты будешь жить. Второй – умереть немедленно...

Он взглянул на Голубева, тот быстрым движением достал пистолет, левой рукой схватил пленника за волосы и, запрокинув его голову назад, приставил пистолет к виску.

– Можешь выбирать, – негромко сказал Баширов, – что тебе больше нравится. Или умираешь немедленно, или живешь вместе с нами. Хочешь умереть – скажи сейчас, потом будет поздно.

– Отпусти, – прохрипел Меликов.

Голубев взглянул на полковника. Тот кивнул, разрешая отпустить пленника. Мирза с ненавистью взглянул на отпустившего его Голубева и пробормотал:

– Когда-нибудь я тебя убью.

– Можешь вызвать его на кулачный бой, – зло усмехнулся Баширов, – но только после того как сделаешь работу на нас. Я сейчас принесу планы, покажу тебе расстановку. Мне нужно, чтобы ты продумал схему диверсионного акта. И учти, что мы не мясники. Нас интересует гибель одного конкретного человека. Совсем не обязательно, чтобы вместе с ним погибло много людей.

– Я уже догадался, что вы вегетарианцы, – огрызнулся Меликов.

– У тебя проснулось чувство юмора, – задумчиво сказал полковник, – это гораздо лучше для нашей работы и хуже для наших отношений. Люди с чувством юмора способны на неожиданные, часто экстравагантные поступки, я много раз это замечал. Надеюсь, что твое чувство юмора будет задавлено уже сегодня.

Меликов промолчал.

– И последнее, – сказал Баширов, – ты будешь жить на этой даче. Кроме Голубева, с тобой постоянно будут находиться трое охранников. Я говорил, что у них есть приказ стрелять на поражение. Но хочу тебе объяснить еще один момент. Если только ты попытаешься бежать... Бежать отсюда невозможно, можно только попытаться, но в таком случае я прикажу сломать тебе ноги и руки. Они мне только мешают и для выполнения нашей задачи не нужны. Мне нужна твоя голова, Меликов. А ею можно пользоваться и без конечностей. Ты меня понимаешь?

– Вполне, – облизнул губы Мирза, – ну и сукин ты сын. Я как-то не верю, что ты дослужился только до майора. Такая сволочь как ты должна иметь звание не ниже полковника. Или я не прав?

– Это мы обсудим в следующий раз, – зло ответил Баширов, – а сейчас займемся нашими схемами. Я покажу тебе несколько схем диверсионного акта, а ты предложишь наиболее удобную. И постарайся не ошибаться, сам понимаешь: от качества твоей работы зависит твоя дальнейшая судьба.

– Слушай, полковник, – демонстративно назвал Баширова этим званием Меликов, – я понимаю, зачем меня привезли, и понимаю, что ты готовишь. Не считай меня дураком, никуда ты меня потом не отпустишь и обязательно прикончишь. Это я по твоим «добрым» глазам вижу. Поэтому давай начистоту. Если я тебе нужен, обеспечь мне нормальную жизнь.

– Что значит нормальную? – уточнил Баширов.

– Еда и женщины, – улыбнулся Меликов, – или это очень сложно для вас?

Баширов взглянул на молчаливо стоящего Голубева. Затем сказал:

– Можешь составить заказы, я скажу, чтобы еду тебе привозили из ресторанов. А насчет женщин... Может, тебя все-таки устроит общество мужчин? Сам понимаешь – нельзя сюда привозить чужих, иначе потом нам придется перекопать всю дачу, чтобы прятать куда-нибудь трупы. Ты ведь уже понял, что в живых мы никого оставлять не будем.

Он смотрел в лицо пленнику. Молчание длилось несколько секунд, наконец Меликов отвел глаза и громко выругался.

– Вот так-то лучше, – сказал Баширов, – а теперь займемся нашими делами. И выбрось из головы все остальные мысли. Иначе умрешь, не успев попробовать заказанную еду.

Меликов мрачно смотрел на него. Но на этот раз он промолчал, не решаясь что-либо сказать. А стоявший за его спиной Голубев впервые за все время усмехнулся. Полковник мог переиграть кого угодно, был убежден Голубев. Они были знакомы с Башировым много лет, и полковник всегда восхищал Голубева своей чудовищной рациональной логикой и хладнокровной жестокостью, помогавшими ему в самых разных ситуациях.

Мадрид. 9 июня

Пресс-конференция началась ровно в двенадцать часов дня. Перед собравшимися выступали официальные лица, представители испанских министерств и ведомств. Большой зал на триста человек был переполнен, некоторые даже стояли в проходе – настолько велик был интерес к проходившему через столицу Испании уникальному «Литературному экспрессу». Вопросы задавали не только чиновникам, но и руководителю проекта с немецкой стороны Томасу Вольфарту.

Обстоятельный, неторопливый Вольфарт отвечал на двух языках – немецком и английском, давая разъяснения по каждому вопросу, интересовавшему журналистов.

Дронго сидел рядом с Георгием Мдивани. Они были примерно одного роста, одного телосложения. Рядом с Георгием всегда находился молодой литератор из Грузии Важа Бугадзе, который, несмотря на свой двадцатидвухлетний возраст, был популярным драматургом в Грузии.

– Ты только посмотри, сколько здесь людей, – удивлялся Георгий, – я не думал, что в Европе к нам проявят такой интерес. Конечно, я понимал уникальность этого проекта, но столько журналистов...

– Здесь еще и дипломаты, – сказал Дронго, услышав слова Томаса Вольфарта о том, что все заинтересованные страны выразили согласие с проектом, а на сегодняшней пресс-конференции присутствуют представители многих стран Европы, участвующих в «Экспрессе».

Дронго обратил внимание на Пацоху. Польский представитель обычно ходил в джинсовом костюме. У него была колоритная внешность, светлые глаза, небольшая щетина на аристократическом, несколько удлиненном лице и серьга в левом ухе. Словом, его можно было принять за кого угодно, только не за полковника польской разведки.

К нему подсела молодая красивая женщина. У нее были длинные до плеч каштановые волосы, курносый носик, миндалевидные глаза и мягкие губы. Женщина, почувствовав на себе взгляд, обернулась и, увидев пристально смотревшего на нее Дронго, чуть покраснела.

– Ты так смотришь на эту девочку, что можешь сделать в ней дырку, – раздался за спиной хрипловатый голос.

Дронго обернулся. Рядом стоял Павел Борисов. С болгарина можно было рисовать древних греков: курчавые темные волосы, прямой нос, заросшее темной бородой лицо, большие выпуклые глаза. Он был среднего роста, но из-за своей колоритной внешности казался выше.

– Постараюсь не причинять ей вреда, – пошутил Дронго. – А ты не знаешь, кто это такая?

– Это тебя так волнует? – подозрительно прищурился Павел. – Или тебя волнует любой, кто оказывается рядом с Яцеком?

– Ты что, его личный телохранитель? – парировал Дронго. – Меня интересует красивая женщина, а не твои сентенции. Кто она такая?

– Откуда я знаю? – пожал плечами Борисов. – Может быть, местная журналистка. Хотя на испанку она совсем непохожа. Может, она полька? Так говорят по-русски? Нет, кажется, правильно будет «полячка»?

– Ты поразительно хорошо знаешь русский язык, – заметил Дронго, – и говоришь достаточно чисто для болгарина.

– Я переводил Бунина и Набокова на болгарский язык, издавал Пастернака и Мандельштама, – заметил Павел.

– Прекрасно. – Дронго увидел, как молодая женщина попрощалась с Яцеком и пошла к выходу. Извинившись перед Борисовым, он поспешил за ней.

Незнакомка уже вышла из зала, когда он ее догнал. По-польски он знал лишь несколько слов. У нее была славянская внешность, Борисов не ошибался, она была явно не испанка.

– Прошу бардзо, – начал по-польски Дронго.

Женщина обернулась. В ее глазах было любопытство. «Интересно, что общего у нее с Яцеком Пацохой?» – подумал Дронго.

– Вы говорите по-русски? – спросил он неожиданно. – Такая красивая женщина должна знать и другие языки.

Незнакомка улыбнулась. Ей был приятен комплимент.

– Я говорю по-русски, – ответила она, – и могу понять, когда мне говорят комплименты.