– Я совсем не то имел в виду, – обиделся Харламов. – Постоянные похищения людей, взрывы в Москве, другие террористические акты – все это не Чечня?
– Еще никто не доказал, что взрывы осуществляли действительно чеченцы. Они им нужны меньше всего. Что касается похищения людей, то я абсолютно солидарен с вами и считаю всех мерзавцев, виновных в подобных бандитских акциях, независимо от национальности, преступниками и негодяями. Но при чем здесь целый народ?
– А как обеспечить порядок? – горячился Алексей Харламов. Ведь им давали возможность самостоятельно строить свою жизнь. И чем это кончилось? Вторжением в Дагестан?
– Нужно отделять виновных от всего народа. – убежденно сказал Дронго. – и мне кажется правильным, если чеченцы сами будут наводить порядок у себя дома. Все равно, рано или поздно, придется вернуться именно к подобному варианту. Ничего другого предложить невозможно.
Мураев слушал разговор молча, иногда кивая в знак согласия. Он понимал доводы Дронго, но соглашался и с Харламовым. В заключение беседы он вдруг громко и зло сказал:
– Все беды достались нам от прежнего режима. Вы же помните, что было в последние десять лет, когда разрешили брать столько суверенитета, сколько можно. Вот все и набрали себе суверенитета.
Разговаривая с российскими писателями, Дронго наблюдал за улицей, ведущей к центральной площади. В какой-то момент он увидел идущих по улице представителей бывшей Югославии. Мехмед Селимович, Зоран Анджевски и Иван Джепаровски представляли соответственно Боснию, Македонию и Югославию, прошли мимо. Все трое были в темных очках. Проходя мимо, они повернулись в сторону обедавших и поздоровались.
Следом за ними прошли литовские представители. Их было трое – Еужений, Геркус и Лауринас. Все высокие, красивые, подтянутые, молодые. Они шли медленно, прогуливаясь, явно не спеша. Увидев Дронго, все трое улыбнулись. Он улыбнулся в ответ. Ему нравились эти спокойные, рассудительные ребята, никогда не суетившиеся, не мельтешившие по пустякам.
«Сорок человек, – думал он, – из них один убийца. Значит, нужно будет выбирать. Кажется, некий круг уже очерчен. Теперь нужно проверить каждого из них. У меня не так много подозреваемых».
Вернувшись в отель, он позвонил Яцеку Пацохе, жившему в другом отеле.
– Завтра, – сказал Дронго, – на переезде Брюссель – Дортмунд мы должны попытаться нарушить душевное спокойствие нашего предполагаемого «друга», который так хотел меня подставить. И мне нужна твоя помощь, Яцек.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – сурово ответил Пацоха, – а я готов тебе помогать.
Размышления. Эпизод второй
В этот вечер я должен был сразу догадаться. Но я слишком увлекся происходящим в этом дурацком саду. Поэты выступали, толкались, а мне приходилось слушать их дурацкие выступления и краем глаза следить за Дронго, который стоял в стороне. Потом он неожиданно исчез. Я, конечно, бросился его искать, но нигде не нашел. Уже тогда я обязан был понять, что именно произошло. Конечно, он поехал либо в отель, либо на встречу со своими связными. У него всегда есть помощники, хотя все думают, что он действует исключительно в одиночку.
Ближе к полуночи Дронго снова появился. Я несколько успокоился, решив, что он просто отлучился куда-нибудь выпить кофе. Однако все оказалось гораздо хуже. Он действительно вернулся и затем поехал вместе с нами в отель. А там я увидел этого противного поляка – Яцека Пацоху. Единственный человек, которого я не люблю так же сильно, как и самого Дронго. Он все время улыбается, но мне иногда кажется, что в случае смерти Дронго или его отсутствия именно этот поляк сможет стать вторым человеком, которого я должен опасаться.
Пацоха сидел в холле отеля и, когда мы проходили мимо него, мило улыбался каждому из нас. Все, казалось, было спокойно. Они обменялись взглядами с Дронго. Я видел, как они посмотрели друг на друга. И я обязан был все понять. Хорошо, что я все-таки предусматриваю подобные вещи, и их взаимная подстраховка не принесла того результата, на который они рассчитывали.
Я поднялся в свой номер и спокойно заснул. А утром мы сдавали чемоданы. Вместо Пацохи в кресле сидел Дронго. Вернее, он сидел, а Пацоха находился в другом конце холла. И хотя Дронго сидел боком, я видел, как внимательно он наблюдает за каждым, кто сдавал в это утро чемодан. И внезапно я понял... Я понял, что именно они замышляли. Эти сукины дети решили проверить мой багаж. Они решили проверить багаж всех участников «Экспресса», которые жили вместе с ними в Мадриде. Я понимал логику этих мерзавцев. Если убийца находится среди них, то компрометирующие преступника вещи должны быть спрятаны в багаже. Ведь чемоданы не осматривают при пересечении границ. В Шенгенской зоне вообще нет границ, а при пересечении границ стран Восточной Европы наш багаж будет сложен в багажный вагон, и никакая таможня не станет его проверять.
Конечно, это абсолютное беззаконие. Хотя, кто обращает внимание на законы в наши дни! Миром уже много лет правит госпожа Целесообразность. Все давно наплевали и на собственные законы, и на собственные декларации. Я видел, как внимательно смотрел Дронго на чемоданы, которые грузили в автобус. Именно поэтому я спокойно толкнул свой чемодан в сторону автобуса. Они могли проверять сколько угодно. Они могли просветить мой чемодан насквозь, а заодно подвергнуть рентгену и меня. Все равно я умнее этих профессионалов. У них ничего не выйдет, я всегда буду опережать их на один шаг. Я умею читать их мысли. Мой чемодан уехал в автобусе, а я подошел к Дронго и вежливо с ним поздоровался. Главное, чтобы он никогда не видел выражения моих глаз. Именно поэтому я часто ношу черные очки.
Конечно, в Лилле наш багаж опоздал. Мы прождали его в отеле целых два часа. И, конечно, за это время они просветили все чемоданы. И, очевидно, ничего не нашли. Чемоданы вернулись в целости и сохранности.
Наш поезд напоминает вавилонское столпотворение, это смешение рас и народов. И мы даже выбрали своим символом новую Вавилонскую башню. Но я знаю, как страшно Бог наказал людей, посмевших бросить ему вызов, когда они попытались построить первую Вавилонскую башню. Бог разобщил их, дав разные языки, чтобы они не понимали друг друга. Наш поезд – это попытка построить вторую Вавилонскую башню – так называемую единую Европу, о создании которой мечтают уже несколько сотен лет все европейцы. Но если Бог не допустил создания первой башни, то он будет не на нашей стороне и во время строительства второй. Дерзкая попытка построения второй башни, попытка преодолеть разобщенность в Европе, все равно обречена на провал. И все мы едем туда, откуда начнется новая линия раздела Европы, – в Москву, в Россию. По моему мнению, эта страна, которую я ненавижу, обречена. Она все равно должна развалиться под бременем своей географичности, своих нерешенных экономических и политических проблем. И я убежден, что своим выбором я подтолкну ее к развалу. Получается, что новый российский президент станет последним избранным политиком в этой империи. После него начнется либо диктатура, либо хаос. А возможно, и то, и другое одновременно.
Я чувствую в себе силы пророка Даниила, который истолковал последнему вавилонскому царю Валтасару древнее проклятие, появившееся перед ним на стене: «Мене, мене, текел, упарсин» – «исчислен, исчислен, взвешен, разделен», то есть падет твое царство. Бог исчислил твои грехи и уже принял решение. Возможно, Бог выбрал меня в качестве пророка своей политики. И я сделаю все что нужно, чтобы объяснить «последнему вавилонскому царю» о кончине его державы.
Дортмунд. 18 июня
В этот день «Литературный экспресс» должен был покинуть Бельгию и направится в Германию. К Северному вокзалу бельгийской столицы подошел специальный состав, на котором участникам проекта предстояло доехать до Калининграда, где они должны были пересесть в состав, предоставленный железными дорогами Литвы и Латвии.